Салим вывалил содержимое шкатулки на тахту. Свидетельства о маминой смерти среди бумаг не было. Салим хотел узнать, точно ли мать умерла от сердца. Но так и не узнал. От мамы в шкатулке остались: трудовая книжка, какая-то бумага из банка – кажется, о кредите, несколько квитанций – Салим не стал их читать, и свиде… Ага. Свидетельство о расторжении брака. Между мамой и Макаровым, очевид…

Внизу неожиданно все стихло.

– Мяу! – повторила кошка.

Свидетельство о расторжении брака между мамой и каким-то Боровичком Александром Михалычем. Дата – старая, за месяц до рождения Салима. И, казалось бы, какая теперь разница. И все-таки…

Салиму не понравилось, что его мама была замужем за каким-то Боровичком! Ладно бы Боровик или Боровиков. А то – Боровичок. Салим не хотел бы быть Боровичком. Ему нравилась его фамилия – Макаров. Нормальная фамилия. И с именем официальным нормально – Александр Макаров… Хотя, конечно, если отыскать своего настоящего отца, и тогда не Александр, не Саня, а Салим, и фамилия чтобы другая. Какая-нибудь загадочная восточная фамилия. Как у шейха.

То, что Макаров Александр – не его родной отец, от Салима никогда не скрывали. Салим даже называл его сначала «папа Саша», и постепенно сократил это имя до просто «папа» ради удобства. А когда «папа Саша» начал настойчиво и регулярно уходить в загулы и запои, они с мамой (между собой, мать и сын) стали называть его «Макаровым». После очередного макаровского запоя мать подала на развод, и правильно сделала. Спустя пару месяцев после развода Макаров уехал – и как в воду… Ну его, этого Макарова.

Боровичок Александр Михайлович – его настоящий отец? Но… но почему тогда его назвали нерусским именем – Салим?! Почему они развелись за месяц до его рождения? Разве за месяц – разводят? Это был фиктивный брак? Салим знал, что бывают такие ненастоящие браки – ради квартиры или еще чего-то. Как все странно. Надо было спрашивать у мамы, пока она была жива. Змейка скользнула за воротник одновременно с металлической плоскостью, разрезающей тело пополам, и тут же воздух наполнился душной жареной рыбой. Салим понял, что теперь он никогда больше не будет есть с удовольствием жареную рыбу, даже самую вкусную. Находиться дома стало почти невозможно. Салим решил пойти пройтись. Он взял ключ, сунул ноги в кроссовки, валяющиеся у порога, и открыл дверь.

На верхней ступеньке, на половичке, сидел Стас. Босиком и в пижаме. Салим присвистнул от неожиданности.

– Эй, ты как сюда просочился мимо меня?

Стас не ответил. Вид у него опять был застывший. Второй день брат совсем тормозной какой-то.

– Алло! Ты чего тут сидишь? А ну спать быстро! Кому я сказал!

Стас даже не пошевелился. Дебил! Права бабушка: надо его в Москву везти. С другой стороны, чего везти, деньги тратить. Дурак он и есть дурак. Салим легонько ткнул брата ногой в спину:

– Вставай давай! Живо. И в кровать!

Стас не встал, но от тычка стал тихонько раскачиваться взад-вперед. Салим вздохнул, поднял брата на руки и перетащил в кровать. Мальчик не сопротивлялся.

– Ты спи, а я скоро приду, – сказал Салим. – Понял?

Стас молчал. Салим раздраженно махнул рукой и ушел.

Глава 12. Насаждение рая

– Пока! – Ева попыталась на этом окончить неприятный разговор, но от любимой бабули просто так не отделаешься, да и потом она обещала и маме, и папе, и… – Хорошо, бабуль, обязательно! Да! Я поняла. Обязательно. Конечно. Прочту с удовольствием. Уже читаю. Это очень интересно. Нет, я серьезно, я честно… Интересно и… и духовно. Да. Приеду и расскажу. Все! Целую! Пока! До встречи!

Фу-у-у, наконец-то! Ева бросила мобилку в сумку и вошла в метро. Знаете, кто придумал вежливость? Самый сволочной урод на Земле, вот кто! Самый двуличный, отвратительный врун, лгун и… Ого, час-то уже который! Опаздывать больше чем на полчаса Ева считала неприличным, поэтому рванула по эскалатору так, словно опаздывала на «Титаник» и боялась не успеть попасть в историю.

– Осторожно, двери закрываются…

Успела!

…Блин, оладик, сырник, караул, улёт и вообще мрак! Труба и кактусы! У родной бабки окончательно крыша поехала!!! И что теперь прикажете делать? Всерьез учить Библию, что ли, или становиться бомжом, вот что! Или бомжем? Как правильно? Да какая разница, бомжу как правильно – неважно…

В вагоне метро на самом деле пахло бомжами. Человечек по имени Ева стоял, отвернувшись к дверям с картинкой «не прислоняться», и прислонялся к ней лбом. Прямо перед носом Евы прислонялся к дверям другой человечек, жизнь которого была жестко, наглядно и неоспоримо перечеркнута красной линией. Жизнь Евы сегодня вот так же взяли – и перечеркнули. Это ж надо – дарственная, оказца, уже готова, осталось только вписать имя си-ро-ти-нуш-ки. Ева оторвала от стекла лоб и глянула на человека, прислоняющегося спиной. Вид у человека был равнодушный. Ему было плевать на то, что вот сейчас откроется дверь, и он ка-а-ак полетит в бездну. В отличие от нарисованного человечка, Еве на свою жизнь было не наплевать. И продолжать вот так же спокойно, как серый человечек, стоять, опираясь на ненадежное, – вот еще! Ни за что! Она будет бороться за свое счастье! Всеми когтями! Вот так!

Ева вытащила руку из кармана и проверила состояние когтей. Нельзя сказать, чтобы новый дизайн ей понравился, но маникюрша постаралась на славу.

Не! Фиговый дизайн! Эта сиреневая завихорка вообще не катит. Ладно, пусть будет так. Все равно в понедельник, перед гимназией, все снимать. Как же ей осточертела эта школа! Еще три года учиться. Три, если этот год не считать. Этот год Ева решила не считать, хотя была еще только осень, самое начало каторги. Последний, выпускной класс тоже можно не считать, – там начнется взрослая жизнь, всякая там любовь и прочие глупости… В общем, если этих двух лет не считать, то школы осталось еще всего на два года. Есс!

На самом деле взрослая жизнь у Евы уже началась: в этом году ее впервые отпускают в город одну, без няни Инны. Несколько месяцев назад Ева предъявила предкам ультиматум: или ей разрешают, как всем обычным подросткам, ходить в школу и к друзьям одной, или она убегает из дому, и она это сделает, черт возьми! Да! Никто ее не украдет! Не ограбит! Не изнасилует! Это ее жизнь, и не до пенсии же ей на поводке прыгать! Эй, родители! Давайте по-хорошему решать. Или сбегу нахрен – и тогда уж точно попаду в неприятную историю, и сами же потом локти себе будете кусать.