План был великолепен. Осталось облечь его подробностями и реализовать. Где она станет жить, пока будет украденной? Жить было решительно негде. У друзей? Друзья-то не выдадут, но вот их предки… В какой-нибудь гостинице? Это лучше, но бабушка может обзвонить гостиницы, и узнать, ведь прописывают в гостиницу строго по паспорту… Еще можно снять квартиру. Но это тоже прабл: через агентство – опять же узнают. У зазывал на улице – опасно, мало ли, вдруг еще попадешь в какое-нить рабство, вон сколько жутиков по тиви про всяких красивых девушек, которых – бац! – и тютю…

«Буду жить в землянке! – решила Ева. – Или там по ходу соображу, где. В конце концов, это не первый пункт плана, пока еще до него дойдет!» И Ева приступила к реализации степа намбер ван: позвонила Салиму.

Они говорили долго, часа полтора. Потом попрощались. А потом опять говорили, почти до утра.

В пять утра Ева опять позвонила:

– Слышь, а чего тебе вечернего поезда ждать, когда можно на автобусе в столицу дернуть.

– Где я тебе автобус-то возьму? Какой автобус? И кто мне скажет, когда он идет? Тут ни души нет.

– На вокзале ни души нет?!

– Але, меня с вокзала выгнали!

– Ах, да…

– А ты где сейчас?

– В парке каком-то.

– В каком?

– В уродливом! Ну сквер обычный. Маленький.

– Адрес у этого сквера есть?

– На фиг тебе адрес???

– Я посмотрю по карте, как тебе идти к автобусам. И ты сможешь приехать в Москву раньше. Смотри, сейчас пять, а первый автобус – в шесть. И в четырнадцать-тридцать ты в Москве.

– А, это норм.

– Ну! Говори адрес.

– Да не знаю я адреса. Тут нет нигде. И ночь, спросить не у кого.

– На домах посмотри! Видишь где-нибудь табличку?

– Не, не вижу. Нет табличек.

– А что есть?

– Фонарь есть. Аптека еще есть.

– Хм… Ночь, улица, фонарь, аптека… Хорошо, номер у этой аптеки есть?

– Сейчас, погоди, я к ней иду. А, вот, и улица написана. Значит так, я нахожусь на…

От Нетании до Иерусалима – около ста километров, чуть меньше. Девяносто, наверное.

– Тики, ты куда в такую рань?

– Цви, дорогой, спи не волнуйся, я туда и обратно.

– В Йрушалайим?

– Да, дорогой, мама за все годы первый раз попросила…

– Ох, Тиква, давай я тебя сам отвезу, попозже?

Если муж называет тебя полным именем, это не есть хорошо. Но что поделать, все хорошо, только пусть он спит, а она быстро… Зато любит, не хочет одну пускать…

– Тихо езжай, – напутствовал муж, переворачиваясь на другой бок.

В Нетании молодежь гуляет по ночам до утра. До четырех ходят толпами. Это хорошо, это – жизнь. Днем тоже жизнь, на пляжах сначала, потом – везде. Пляжи тут хорошие. И люди хорошие. И погода хорошая. И туристов много. На туристах можно заработать на дом и на жизнь. Детей поднять. Цви, когда шутит, говорит шутку: еврейская мама не считает зародыш жизнеспособным, пока он не закончит юрфак или мединститут. А их дети еще ничего не закончили, их тянуть и тянуть.

Тики подошла к гаражу. Ночная жизнь почти выдохлась, утренняя еще не проснулась. Самое время ехать.

Тики часто вспоминала маму. Она вспоминала ее молодой, а себя – маленькой, в красном платье. Вообще воспоминаний о детстве было мало. Детство Тики было вполне счастливое, но казалось сейчас каким-то чужим, словно по телевизору увиденным. Даже свое детское имя – Надежда – Тики с собой почти не ассоциировала. Когда она шутила, иногда говорила в шутку: «Я – гимн Израиля!», и в этом была доля не шутки: «Тиква» – это и есть в переводе «надежда», гимн Земли Обетованной.

В Храме Гроба Господня Тики в последний раз была лет десять назад, возила гостей. Но дорогу она, конечно, помнила.

«Хорошо, что у мамочки все благополучно! – думала Тики, привычно пристегиваясь и поворачивая ключ. – Пусть ей все будет: сто лет здоровья и прочее. И свечку поставлю, и службу закажу, там можно. Цви незачем со мной ехать, пусть спит, и дети пусть спят, сколько можно гулять?»

– Балда, там направо надо было свернуть!

– Я направо и свернул!

– Ты налево!

– Направо!

– Тогда как ты попал на Труда, когда тебе надо на Софийскую? Беги назад, а то не успеешь!

– Успею, еще полчаса.

– Так там еще знаешь сколько топать? По Софийской, чрез реку, по Боткина или Гагарина.

– По Боткина или Гагарина?

– Они у автовокзала соединяются!

– Все, я на Софийской!

– Молодец. Теперь после речки будет парк, а потом поворот на Боткина.

– Тут указатель, что будет Софьи Перовской, а потом – Гагарина. А про Боткина нет.

– А, нуда, тебе на Перовскую и нужно.

– А Боткина?

– А Боткина – это и есть Перовская!

– Блин, ты что, издеваешься?

– Уфф, беги лучше, не стой! Вначале она – Перовская, а потом – Боткина!

– Слушай, а как ты узнала, что я стою?

– Хах… Я – Машенько! Высоко сижу, далеко гляжу!

– Я серьезно!

– Я тебя по мобилке по спутнику нашла, на сайте ФСБ, у меня туда доступ!

– Иди ты!

– Серьезно. У меня папа – знаешь кто?

– Кто?

– Главный по тарелочкам! В правительстве!

– Серьезно, что ли?

– Нуда.

– Круто-о-о…

– Купился, купился!

– Пи-пи-пи…

…Теперь Кариму была нужда посетить еще Мечеть халифа Омара, которому одному добровольно сдали Иерусалим, а еще увидеть своими глазами Маком-Азиз, место, где Мухаммед вознесся на Небо на своем коне Аль-Бурраке. Карим прошел Львиные Ворота – «толстые стены какие, а?» и пошел по Виа Долороза к Мечети Омара. Где-то скоро надо будет свернуть налево. Он разберется, какие проблемы? Вот бы все решалось так же просто, как поиск места! Было довольно рано. Небо еще не выцвело от солнца. Люди наполняли старую улицу не спеша, так же не спеша, как время. Мимо пронесся на всех парах мальчишка лет десяти. И Карим подумал, что ему, как этому мальчишке, надо спешить. «Почему у меня нет сына, одни девки? – с горечью думал Карим. – Одни девки, позор!» Сын у него вроде был, от той русской женщины, как ее звали? Ни имени не вспомнить, ни места. Место смешное было, как неудачный выстрел называлось. Осечка? Да, вроде Осечка… Женщина звонила, говорила: сын, сын будет, красавец будет, говорила, в тебя будет, говорила. Еще говорила: хочешь, Салимом назовем, в честь твоего отца, моего будущего свекра? Какой свекор-шмёкр, как бы он домой ее привез?

Мальчишка так же бодро пронесся обратно. «А может, родила она тогда сына, а?» – подумал Карим. Около Экце Хомо Карим остановился. Тут где-то надо поворачивать. У кого спросить, а? Он приметил симпатичную худенькую женщину, вроде как русскую, которая уверенно двигалась по направлению к арке, то есть прямо к нему. «У нее спрошу, больше все равно никого подходящего нет, а она русская и, видно, местная!»

Однако в тот самый момент, когда женщине оставалось до Карима четыре шага, и он уже приготовился и открыл даже рот, у нее позвонил телефон.

– Да, Цви, да, дорогой! Ты проснулся?

– Тики, у Мише понос! Что делать? Ты скоро?

Карим услышал «понос» и удовлетворенно хмыкнул. Почему удовлетворенно? Во-первых, потому, что точно понял, кто знает русский, у кого можно спросить. Во-вторых, потому что вот они – сыновья, то понос, то золотуха, как говорят русские. И хоть русский сын, хоть еврейский, хоть узбекский, одни проблемы. Зачем ему сын? Зачем ему проблемы? Нет сына – и нет проблем. Спасибо, что жизнь есть.

Карим махнул рукой и свернул налево.

И его путь больше нигде и никогда не пересекся с путями Тики или других людей, которых Тики знала или могла знать.

– Ну ты где?

– В автобус сажусь!

– На шесть успел?

– Успел!

– А чего трубку бросил? Обиделся на ФСБ?

– Не… Ну купился и купился! Мало ли до чего прогрессуха дошла!